— Я ведь сказал, что я в порядке.
Я резко замерла, когда тишину дома прорезали негромкие звуки спора по ту сторону двери.
— Ты не в порядке, Дин. Ты и не должен быть в порядке после такого. Даже я не в порядке.
Агент Стерлинг и Дин. Они спорят.
Я услышала, как ножки стула отодвигаясь, скрипнули на плитке. Я прислушалась к шагам, но они не приближались. Звук был такой, словно кто-то сердито отодвинулся от стола.
— Вы ушли.
— Дин…
— Вы ушли из ФБР. И, думаю, мы оба знаем, почему.
— Я ушла, потому что не могла выполнять свою работу, Дин. Я была зла. Я хотела доказать своё бесстрашие, но из-за этого погиб человек. Потому что я не смогла следовать правилам. Потому что Таннер не мог бросить дело.
Таннером звали Бриггса. Учитывая то, что агент Стерлинг называла его так в разговоре с Дином, я решила, что они действительно пережили многое вместе. Так не говорят с ребенком, с которым ты встречался лишь однажды, арестовывая его отца.
— Как звали девушку? — голос Дина был низким. Я с трудом разбирала его слова.
— Я не могу рассказать тебе этого, Дин.
— Как её звали?
— Тебе не позволено работать над «открытыми» делами. Забудь об этом.
— Скажите, как её звали. И я забуду.
— Не забудешь, — голос агента Стерлинг становилось всё сложнее разобрать. Я гадала, говорит ли она так мягко потому, что пытается не сорваться на крик.
— Однажды я дал вам обещание, — Дин контролировал свой голос — возможно, слишком сильно. — И я сдержал его. Скажите, как звали девушку, и я оставлю это дело в покое.
Мои пальцы впились в тюбик помады в моей ладони. Бриггс позволил мне прочитать файл Лок. Я помнила имя каждой её жертвы.
— Разве недостаточно будет, если я поклянусь, что мы позаботимся об этом? — резко скала агент Стерлинг. — У нас есть пара крупных зацепок. Я не могу раскрывать подробностей, но, честное слово, мы кое-что нашли. Это лишь подражатель, Дин. Вот и всё. Дэниел Рэддинг в тюрьме. И останется там до конца своей несчастной жизни.
— Как её звали?
— Зачем тебе знать? — на этот раз голос агента Стерлинг повысился настолько, что я расслышала бы её, даже не стой я прямо за дверью. — Расскажи, и я отвечу на твой вопрос.
— Я должен.
— Плохой ответ, Дин.
Повисла тишина. Где-то с минуту никто из них не произнес ни слова. Звук моего собственного дыхания казался мне жутко громким. Я была уверенна, что в любой миг один из них вылетит из кухни. Они заметят меня, подслушивающей разговор, намного более личный, чем всё когда-либо рассказанное мне Дином.
Но я не могла пошевелиться. Я не помнила, как.
— Её звали Глория, — голос принадлежал Дину, не Стерлинг, так что я не была уверенна в том, кем именно была «она». — Он представил её мне. Заставил произнести моё имя. Он спросил, не хочет ли она стать моей мамой. Мне было девять. Я сказал, что не хочу новую маму. Он взглянул на Глорию и сказал «Какая жалость».
— Ты не знал, — голос Стерлинг вновь притих.
— А когда я узнал, чем он занимается, — ответил Дин, его голос балансировал на грани, — он не стал рассказывать мне их имен.
В комнате вновь повисла мучительная тишина. Грохот моего сердца заглушил звуки моего дыхания. Я бесшумно сделала крохотный шаг от двери.
Я не должна была здесь находится. Я не должна была слышать этих слов.
Я обернулась, но даже стоя спиной к двери, расслышала ответ агента Стерлинг на вопрос Дина.
— Девушку звали Эмерсон Коул.
Вернувшись в кровать, я закрыла глаза и постаралась не думать о подслушанном мной разговоре. Словно вытолкни я его из головы, тот факт, что я слишком уж долго подслушивала под дверью, станет не таким явным.
Ничего у меня не получилось.
Дин и агент Стерлинг не просто встречались прежде. Они знали друг друга. Они прошли через многое вместе. Прекрати думать об этом, — приказала я себе. Не делай этого. Но я не могла остановиться, как не смогла бы удержаться Слоан, завидев математическое уравнение.
Однажды Дин дал тебе обещание, агент Стерлинг, и каким бы оно ни было, он сдержал его, — единственным личным пространством, которое я могла пообещать Дину, была попытка пробраться в голову агента Стерлинг, вместо его собственной. — Тебе не нравится вспоминать о деле Дэниела Рэддинга. И ты заботишься о Дине. Майкл сказал, что ты боишься даже взглянуть на него, но ты совершенно точно не винишь Дина за злодеяния отца.
Очередная часть их разговора, наконец, прояснилась в моей голове.
Ты в курсе того, что Дин знал о делах его отца, не так ли? Ты знаешь, что Дэниел Рэддинг заставил сына смотреть.
Слова, которые Дин прошептал мне на ухо, тайна, которой, как я думала, он никогда и никому не раскрывал — она знала о ней. Почему-то, это лишь усилило мою неприязнь к агенту Стерлинг.
Ты считаешь, что можешь защитить его. Думаешь, если он не будет знать о происходящем, оно не сможет ранить его. Поэтому ты и не хотела называть имя Эмерсон.
Если агент Стерлинг так хорошо знала его, если она так заботилась о нем, как она могла не понимать, что незнание убивало его? Неважно, был ли убийца всего лишь подражателем. Раз уж Дин хотел узнать имя девушки, значит, он считал этого убийцу и его отца одним целым.
Он винил себя за смерть этой девушки, как винил себя за смерть каждой женщины, убитой его отцом.
Я сказал, что не хочу новую маму.
А Дэниел Рэддинг ответил: «Какая жалость».
Дин считал — а может, так считал и его отец — что одна из его жертв умерла потому, что не была подходящей заменой матери Дина.